Завершая и увенчивая ряд живописных ноктюрнов, к которым относятся Сирень, К ночи, Пан, Царевна-Лебедь, картина Лебедь написана вослед и, очевидно, в пару к Царевне-Лебеди. Здесь мы словно созерцаем тютчевский 'оный час явлений и чудес', когда 'густеет ночь, как хаос на водах'. Благодаря проработке мастихином, чернота фона отсвечивает, как уголь-антрацит, являя собой почти буквально сгусток первобытного хаоса, в котором снежно-белое с холодно-сизыми тенями существо, оставляя внизу отягчающий наряд, превращается вверху в странное и страшноватое подобие хвостатой рептилии с пронзительно смотрящим и видящим глазом, который мы потом встретим и у быка-Зевса в серовском Похищении Европы , и в Купании красного коня Петрова-Водкина. Событие, которое здесь разыгрывается, - того же рода, что и в Похищении Европы : вполне можно поверить, что перед нами лебедь-Зевс, приготовляющийся завоевывать Леду.
Художник, по видимости, не озабочен не чем иным, кроме как с наивозможной точностью изобразить пернатое существо в момент, когда оно 'выходит из себя', переменяет положение, позу, готовясь что-то предпринять: выбраться из воды на берег, завоевать сердце избранницы, отразить опасность. В такие критические, переходные мгновения облик лебедя подвергается гротескным модификациям: то он окажется неожиданно громадным, то шея вытянется по-змеиному, и он станет похож на крылатого дракона... Короче, это те мгновения, когда знакомый облик и образ оказывается чреват непредсказуемыми превращениями, метаморфозами. В Сказке о царе Салтане лебедь превращается в царевну, тогда как в обличье коршуна спрятан чародей. Так вот, в виду Царевны-Лебеди лебедь на картине 1901 года наделен повадкой, которая скорее подобает чародею, собирающемуся превратиться... хотя бы в коршуна, дабы заполучить царевну. Но, в противоположность тому, что иллюстрируется картиной Царевна-Лебедь , здесь не какое-либо определенное сюжетом однократное превращение этого в другое, а сам Царь - чародей, дух, гений перевоплощений.
Но чародействует и сам художник. В переливах перламутровой раковины (этюд 1904 года из Третьяковской галереи) прозревается силуэт дремлющего лебедя, тем же порядком, каким иней на морозном стекле грезит образами органической природы. В одном из поздних автопортретов Врубель поместил свое лицо между двумя главными 'героями' его поздних штудийных пристрастий - раковиной внизу и статуей лебедя вверху. Комментируя замысел Жемчужины, Врубель говорил, что 'краски вовсе ненужны для передачи рисунка тех мельчайших планов, из которых создается в нашем воображении форма, объем предмета и цвет'. В этюдах Врубель применяет уголь. След угля на поверхности ватмана создает эффект мерцания крупиц света в крупицах черноты, как бы искрящийся черный снег, - эффект того же порядка, что и иллюзия переливов цвета на поверхности формы.
Здесь оказывается важным один психологический момент. Увидеть, например, искрение цвета на белом инее, так же, как радужные отливы на перламутре, можно лишь при определенных условиях: требуется сосредоточенность, усилие внимания. Такую гипертрофированную активность зрения, превосходящую обычную меру и сравнимую со способностью видеть в темноте, проницать за грань видимого, Врубель 'одалживает' своим героям, включая фантастических, к которым прежде принадлежал киевский Ангел с кадилом и свечой , а в поздний период его демонический двойник - Лебедь.

Великий рисовальщик

Врубель довел до совершенства свою систему рисунка. Он в равной мере блестяще владел всеми графическими материалами. Подтверждением того служат иллюстрации к «Демону» М.Ю.Лермонтова. С поэтом художника сближало то, что оба лелеяли в своей душе идеал гордого, непокорного творческого характера. Сущность этого образа двойственна. С одной стороны, величие человеческого духа, с другой - безмерная гордыня, переоценка сил личности, которая оборачивается одиночеством. Врубель, взявший на свои хрупкие плечи бремя «демонической» темы, был сыном негероического времени. У «Демона» Врубеля больше тоски и тревоги, чем гордости и величия... читать далее »

Живописец божьей милости

В истории мировой живописи немного художников, наделенных божественным колористическим даром. Врубель занимает достойное место в этом уникальном списке. Его живописный дар выделяли со времен учебы в Академии художеств. Врубель всю жизнь углублял и усложнял свою цветовую палитру и нашел на ней новые, прежде неведомые сочетания. Сильное влияние оказали на него итальянцы: Беллини и Карпаччо, ранние византийские мозаики и древние русские фрески... читать далее »

Педагогическая деятельность Врубеля

О педагогической деятельности Врубеля почти ничего не известно, но, к счастью, до нас чудом дошел рассказ художника М.С.Мухина, который учился у М.А.Врубеля в Строгановском училище. Он раскрывает новую, неизвестную грань дарования мастера. В Строгановское училище художника пригласил его директор Н.В.Глоба, много сделавший для подъема художественно-промышленного образования в России. Итак, на переломе веков М.А.Врубель оказывается в стенах «Строгановки». Приводим рассказ М.С.Мухина... читать далее »