Вот что писали о графическом мастерстве Врубеля его современники: Н.Н.Ге: «Изумительная обрисованность, кристаллообразность его техники... Какой другой художник, совершенно отвергая помощь стушевки и приблизительности, каждый тон, каждый чуть заметный нюанс ограничивал тончайшими, чуть заметными, но все же определенными контурами?» А.П.Иванов: «У Врубеля, прежде всего, поражает совершенно особенное понимание формы предметов поверхности, их ограничивающие, изобилуя резкими изломами, образуют дробное сочетание сходящихся под двугранными углами плоскостей; их контуры представляют собой ломаные линии, прямые или близкие к прямым, и весь воспроизводимый образ носит странное сходство с грудой сросшихся друг с другом кристаллов». Особую красоту рисункам Врубеля придают богатые градации темного и светлого. Игра пятен различной светонасышенности создавала иллюзию красочного ковра. На рисунках с натуры, более простых по сюжету, подобный прием вытекал из созерцания реальных предметов. Врубель начинал с прокладки основных пятен - от темных к светлым. В светлых местах прикосновениями острого карандаша намечал детали и наносил штриховые арабески, которые строили форму и несли в себе неповторимое очарование врубелевского почерка. Врубелевская "демоническая пристальность" (выражение Сергея Маковского), как бы перевернутое зрение - род слепоты к посюстороннему, третируемому как 'мелочи будничного'. В поздних рисунках это зрение обернулось вовне, к тому миру, который отображен на омываемой и осветляемой слезами внешней поверхности глаза. На короткий миг наступило прозрение. Вывод, к которому подвигают Блока его умозрения в речи Памяти Врубеля, поразительно совпадает с тем, что в действительности произошло в развязке врубелевской творческой судьбы уже в стенах лечебницы. Вывод этот таков: "Путь к подвигу, которого требует наше служение, есть - прежде всего - ученичество, самоуглубление, пристальность взгляда и духовная диета. Должно учиться вновь у мира и у того младенца, который живет еще в сожженной душе".