Художник Мухин однажды присутствовал на уроке рисования, который дал Врубель, некоторое время работавший преподавателем в Строгановке. Учитель взял левой рукой горшок с гортензией, а правой - уголь, сангину и мел. «Господа, мне хотелось бы показать вам, как это растение можно превратить в орнамент. Полагаю, это будет полезно в вашей работе». С этими словами он легкой походкой взлетел по ступенькам к огромной школьной доске. То, что произошло потом, мы сочли за какое-то чудесное преображение. Держа в левой руке горшок с растением и едва взглянув на него боковым зрением, маэстро быстрыми, угловато-рублеными штрихами возводил на листе бумаги тончайшую графическую паутину. Рисовал он разрозненными, между собой не связанными кусками. В хитросплетении штрихов мы никак не могли разобрать изображение. Так рисовать нас никогда не учили. Другие учителя в начале рисунка призывали нас к цельности, отсутствию детализации, мешавшей видеть крупную форму. Но врубелевский метод был совершенно иной; в какой-то момент нам показалось даже, что художник потерял контроль над рисунком. Врубель пренебрегал основными правилами, и мы уже предвкушали неудачу художника: ведь первый блин часто бывает комом. Однако художник продолжал плести углем гигантскую графическую паутину на огромном листе бумаги. Время незаметно летело, мы наблюдали за его работой с напряженным, плохо скрываемым волнением. И вдруг на наших глазах космические штрихи на бумаге стали постепенно приобретать кристаллическую форму. А Врубель продолжал рисовать совершенно «не по правилам», не так, как нас учили педагоги Строгановского училища. Между тем, хаос на доске все более приобретал конкретные очертания, как будто бы чья-то незримая рука постепенно убирала изображения с листа кальки. Минут через тридцать перед взором моим предстал плод высочайшего мастерства, произведение удивительной внутренней экспрессии, ясного конструктивного мышления, обличенного в орнаментальную форму.