Демон, 1890

» Первая » Вторая » Третья » Четверт » Пятая » Шестая » Седьмая » Восьмая » Девятая » Десятая » Одиннад » Двенадц » Тринадц » Четырнад » Пятнадц » Шестнад » Семнадц » Восемна » Девятнад » Двадцать » Дв.первая » Дв.вторая » Дв.третья » Дв.четверт » Дв.пятая » Дв.шестая » Дв.седьма » Дв.восьма » Дв.девять » Тридцать » Тр.первая » Тр.вторая » Тр.третья » Тр.четвер » Тр.пятая » Тр.шестая » Тр.седьмая

Картины, созданные Врубелем в пятилетие 1896 - 1900 годов, позволяют сделать некоторые общие наблюдения над особенностями его стиля и художественного мышления. К произведениям на темы сказочного эпоса примыкают еще две картины, написанные в том же 1900 году, что и «Царевна-Лебедь», «Сирень» и «К ночи».
Они хорошо известны посетителям Третьяковской галереи. Все помнят фигурку не то девушки, не то феи, темнеющую в кустах сирени; лиловые заросли заполняют все пространство картины, и кажется, им нет конца и за ее пределами. Всем памятна и картина, изображающая ночное, ее глухие ржаво-красные тона, темные силуэты коней, заросли чертополохов и смуглый полунагой пастух-цыган, у которого в жестких черных волосах виднеются рога. Но не рога пастуха и не странная хрупкость девушки сообщают этим произведениям очарование сказки - сама их живописная концепция фантастична, само соотношение фигур и пейзажа. Образ человеческий предстает не на фоне пейзажа, а как бы выходит из его недр и составляет с ним нечто единое. Природа на картинах Врубеля так же одухотворена, как люди, а люди сотворены из того же вещества, что и природа, даже неорганическая. Кисть Врубеля редко придает человеческим телам и лицам мягкость и эластичность кожных покровов, под которыми струится теплая кровь. Плоть врубелевских персонажей, как в известной арии варяжского гостя, «от скал тех каменных», от минералов и металлов, от растительного царства. Посмотрите на спину пастуха в ночном - она словно слиток меди. Пан - древесный, мшистый. Тридцать три богатыря сродни перламутрово-скользким рыбам, которых выбросил на берег прибой. А женская фигура в кустах сирени, ее дымчато-зеленоватое лицо и руки, почти черное платье и волосы и темные провалы глаз,- ведь это не что иное, как сгустившаяся и ожившая тень в глубине между ветками в предрассветный сумрачный час. Взойдет солнце, и она исчезнет. Все они - фантастические создания, но и в портретах реальных людей у Врубеля не столько телесная, сколько «кристаллическая» фактура. Расчленение на планы, граненность формы усиливает впечатление «неорганической природы».

Критики писали, что Врубель воскрешает «неорганический аспект», «оцепенелость» архаических форм искусства. Верно, что в стиле Врубеля многое идет от архаики (он ведь и начинал с учения у византийцев), но слово «оцепенелость» к его картинам не подходит, потому что в них все живет - и цветы, и камни, и месяц, встающий над горизонтом. «Неорганический» аспект уравновешивается пантеизмом, избытком жизни, разлитой во всей природе. Если человеческие существа уподобляются растениям и минералам, то минералы и растения несут в себе нечто человеческое. Чертополохи в картине «К ночи» - живые красные факелы: они переговариваются, шепчутся, кажутся одушевленными детьми земли. Врубель любил изображать вплотную густые, вьющиеся заросли цветов, трав. Есть хорошее наблюдение в записках Е.И.Ге: «Помню, в детстве я очень любила быть в саду в зелени между дорожками. Я думала, что большие совсем не знают этих мест и этих маленьких видов. На многих врубелевских картинах изображены именно эти любимые детьми чащи, причем синие дельфиниумы и лиловые колокольчики увеличены».
Только Врубель мог так прильнуть взглядом к этим чащам со всеми их изысканными деталями. Он вникал в плетения стеблей, колючих еловых веток, в «архитектуру» гроздьев сирени, диковинные формы рогатых раковин, в структуру ледяных кристаллов, образующих зимой на стекле узоры, похожие на папоротники. Все эти чудеса природы, обступающие нас, встречаемые на каждом шагу и, однако, так плохо замечаемые обычным автоматизированным зрением, под взором художника разрастались в волшебный мир. Он всматривался еще и еще - и чудились очертания фигур, глядящие глаза...

Там, в ночной завывающей стуже,
В поле звезд отыскал я кольцо.
Вот лицо возникает из кружев,
Возникает из кружев лицо.

У Врубеля есть как бы парные картины, которые подсказывают нам, как возникали из «кружев» природы его русалки, лешие, феи. Это «Лебедь» и «Царевна-Лебедь»; «Куст сирени» (без фигуры) и «Сирень» (с девичьей фигурой); «Жемчужная раковина» просто и «Жемчужная раковина» с фигурами русалок. В первом ряду этих пар - живые впечатления натуры, во втором - выступившая из них сказка. Картина «Лебедь» написана годом позже «Царевны-Лебеди», но проясняет ее истоки. У «Лебеди» нет человеческого лица и наряда, это всего только большая птица в черно-зеленых камышах на фоне закатного неба. Но не совсем обыкновенная птица - мы верим, что она может превратиться в царевну. Свет пылающего заката, пронизывая камыши, придает оперению лебедя фосфоресцирующую окраску, бледно-сиреневую, голубую (тона, дополнительные к оранжевым краскам неба). Волшебной кажется сама форма крыла с зубчатым напластованием перьев. Миг - и превращение произойдет: крылья станут венчальным убором, вспыхнут алмазы и жемчуга, и дивная птица, обернув голову, взглянет человеческими глазами. Разглядывая эскизы «Сирени» (их несколько), мы верим, что в этих шевелящихся «тысячах и тьмах» соцветий прячутся какие-то еще не оформившиеся существа, может быть эльфы. Появление темноглазой феи как бы уже подготовлено созерцанием сиреневых масс, напоминающих груды аметистов. Она просто не может не появиться там. Так и шаловливые наяды возникают из игры волн, а дочери морского царя всплывают из радужных глубин жемчужной раковины. Не всегда «вторичный» сказочный образ получается у Врубеля лучше «первичного», в котором фантастика уже есть, но сказка еще затаена. На наш современный вкус недоговоренность бывает предпочтительнее: возможно, в «Жемчужнице» лучше было бы обойтись без царевен. Но пейзаж «Пана», наверно, утратил бы свою поэзию, не будь в нем фигуры старого лешего, а картина «К ночи» много потеряла бы без пастуха. Здесь фигура и ландшафт составляют единство, друг без друга не мыслятся. И могут друг в друга превращаться. Стихия превращений, царящая в сказках, для картин Врубеля естественна, потому что в его живописи сняты перегородки между царствами природы, между живым и неживым, между человеком и лесными тварями, стихиями и всем, что наполняет землю, воды и небо. Единая, общая жизнь во всем.

Врубель был феноменальным наблюдателем реальности, на этой основе произрастает его фантастика; можно сказать, что это фантастика самой природы. Однако он никогда не писал свои картины прямо с натуры и редко делал к ним подготовительные натурные этюды. Но он постоянно и неутомимо всматривался. Его зрительная память удерживала увиденное во всех подробностях, а фантазия довершала работу, отсеивая и преображая. Очевидцы рассказывали, что на хуторе Ге (где Врубель проводил почти каждое лето) по вечерам всем обществом ходили на ближний курган смотреть закат - и узнавали фоны сказочных картин Врубеля, восхищались, как верно переданы у него эффекты вечернего неба. Художник Ковальский однажды спросил у Врубеля, как это ему удается писать по впечатлению, так хорошо помня формы и цвета? Врубель ответил: «Если бы вы знали, сколько я работал с натуры, потом это легко запоминается и легко исполняется».