Девочка на фоне персидского ковра, 1886

» Первая » Вторая » Третья » Четверт » Пятая » Шестая » Седьмая » Восьмая » Девятая » Десятая » Одиннад » Двенадц » Тринадц » Четырнад » Пятнадц » Шестнад » Семнадц » Восемна » Девятнад » Двадцать » Дв.первая » Дв.вторая » Дв.третья » Дв.четверт » Дв.пятая » Дв.шестая » Дв.седьма » Дв.восьма » Дв.девять » Тридцать » Тр.первая » Тр.вторая » Тр.третья » Тр.четвер » Тр.пятая » Тр.шестая » Тр.седьмая

Невзирая на трудности и драматические перипетии, связанные с Нижегородской выставкой, 1896 год был счастливым для Врубеля - в начале этого года он познакомился, а в июле обвенчался с певицей Надеждой Ивановной Забелой.
Он увидел ее - точнее, услышал - в Петербурге, на сцене Панаевского театра, где в тот сезон давала спектакли организованная Мамонтовым Московская частная опера. Ставилась опера-сказка Гумпердинка «Гензель и Гретель», партию Греты пела Забела. Врубель приехал из Москвы по поручению Мамонтова для работы над декорациями. «На одной из репетиций,- вспоминала много лет спустя Забела,- я во время перерыва (помню, стояла за кулисой) была поражена и даже несколько шокирована тем, что какой-то господин подбежал ко мне и, целуя мою руку, воскликнул: «Прелестный голос!» Так чувствителен к звуку голоса М А. был всегда. Он тогда еле мог разглядеть меня - на сцене было темно; но звук голоса ему понравился».
Чуть ли не в первый же день знакомства Врубель сделал предложение обладательнице очаровавшего его голоса. Впоследствии он говорил ее сестре, что, если бы она ему отказала, он бы покончил с собой. Но Забела колебалась недолго, и уже через два месяца они стали женихом и невестой: свадьба была отложена до лета только потому, что Врубель должен был срочно доканчивать свои панно, а Забела уезжала в Швейцарию. Дописав панно и даже не успев узнать об их судьбе, Врубель бросился к невесте, и свадьба их состоялась в Женеве. Потом - длительное свадебное путешествие по Швейцарии, Италии, Греции. Забела-Врубель писала сестре: «Вот уже четвертый день, что мы женаты, а мне уже кажется - очень давно, мы как-то удивительно сошлись с Михаилом Александровичем, так что никакой gene не существует, и мне кажется, что мы давно муж и жена... Я безусловно верю в его компетентность относительно пения, он будет мне очень полезен, и кажется, что и мне удастся иметь на него влияние».

И это в самом деле было гармоническое супружество. В течение пяти лет, пока не разразилась беда, оба были счастливы, и для обоих эти пять лет оказались временем высшего творческого подъема.
Нельзя говорить о Забеле просто как о «жене Врубеля» - так же как странно читать, что Врубеля в театральных кругах называли просто «мужем артистки Забелы». И муж и жена были - каждый в своей области - большими художниками, и их брак означал содружество людей искусства, друг друга понимавших и вдохновлявших. Врубель был очень музыкален и принимал самое близкое участие в разучивании ролей Забелы, к его советам она всегда прислушивалась. Все ее костюмы и грим он придумывал сам - став его женой, Забела ни разу не пользовалась услугами другого театрального художника. Она, правда, не могла принимать столь же прямого участия в работе Врубеля над картинами, но ее пение, сама ее артистическая индивидуальность значили для него необычайно много, так что в конечном счете она помогала ему даже больше, чем он ей. В ней как артистке он нашел тот русский поэтический образ, который давно ему мнился, мечтался и ускользал от него. Забела стала поистине его музой: ее портрет-фантазия, написанный в год женитьбы, так и назван - «Муза».
Судьба Забелы печальнее, чем судьба Врубеля. После художника остались его картины. Голос певицы, отзвучав - а звучал он недолго,- исчез вместе с ней, пережившей мужа всего на три года. Не осталось и звукозаписи. Теперь Забела живет только в картинах Врубеля. Какой артисткой она была - рассказывали те, кто ее слышал и знал. Вот как описывал М.Ф.Гнесин свои первые впечатления от Забелы в роли царевны Волховы:
«Пробудилось расколдованное озеро, и я чувствую его дыхание, ожил трепетный тростник, завлекательно, человеческими голосами поют белые лебеди. Но вот раздается голос, ни с чем не сравнимый, ровный-ровный, легкий, нежно-свирельный и полный красок или, точнее, сменяющихся переливов одной какой-то краски, предельно выразительный, хотя и совершенно спокойно льющийся. Казалось, сама природа, как северный пастушок, играет или поет на этом одушевленном музыкальном инструменте. И сколько любви было в этом пении, но любви не совсем человеческой: душа сказки сливалась в нем с душой человека!
И какой облик! Возможно ли было, раз увидев это существо, не обольститься им на всю жизнь! Эти широко расставленные сказочные глаза, пленительно-женственная, зазывно-недоуменная улыбка, тонкое и гибкое тело и прекрасные длинные руки.
...В конце спектакля я неистовствовал у рампы вместе с большой группой энтузиастов, бешено аплодируя и вызывая артистку. Я готов был перепрыгнуть через оркестр, чтобы хоть на несколько шагов приблизиться к этому «чуду чудному, диву дивному». За этот вечер я, право, больше подвинулся в музыкальном искусстве, чем за все месяцы занятий по гармонии. Сама гармония поселилась в моей музыкальной душе».

Описываемый Гнесиным спектакль был в сезон 1899/900 года, в разгар недолгой славы артистки. Врубель был все еще мало популярен - вот тогда-то его и называли «мужем Забелы». Но ни тени, ни намека какого-либо ущемленного самолюбия по этому поводу он не высказывал и не испытывал. Он оставался «обольщенным на всю жизнь» и нежно-свирельным голосом, и русалочьим обликом своей жены и был чувствительнее к ее артистическим успехам, чем к своим собственным. Если какую-то его работу не принимали, забраковывали - это его трогало мало, но если обходили ролью Забелу, он способен был на любые резкие выходки. Другие исполнительницы вызывали у него чуть ли не враждебные чувства. «Другие,- говорил он,- поют, как птицы, а Надя поет, как человек».
Забела была не только музой Врубеля, но и музой великого композитора Римского-Корсакова. Все обаяние ее таланта раскрывалось в исполнении партий в его операх - царевны Волховы в «Садко», Снегурочки, панночки в «Майской ночи», Царевны-Лебеди в «Сказке о царе Салтане» и Марфы в «Царской невесте». Две последние партии композитор писал специально для Забелы, в расчете на ее голосовые и артистические данные.
Как никто другой, она способна была воплотить «фантастический девичий образ, тающий и исчезающий» - так определял Римский-Корсаков сущность ролей Волховы, Снегурочки, панночки и Царевны-Лебеди в своих операх-сказках. Забела была как бы создана для таких именно ролей. В одном из писем Римскому-Корсакову она писала о Волхове: «Я так сроднилась с этой партией, что мне иногда кажется, что я сочинила эту музыку (хотя я совершенно не способна сочинить кряду три ноты), но это какое-то особенное ощущение». Композитор отвечал ей: «Конечно, вы тем самым сочинили Морскую Царевну, что создали в пении и на сцене ее образ, который так за вами навсегда и останется в моем воображении».
Но нельзя забывать, что и личная встреча Забелы с Римским-Корсаковым, и начало ее выступлений в его операх произошли только в 1898 году, то есть тогда, когда певица была уже два года женой Врубеля; естественно предположить, что в общении с Врубелем и получили развитие те поэтические стороны ее дарования, которые сразу привлекли Римского-Корсакова. До 1898 года она в его операх не выступала, пела в основном партии западноевропейского репертуара и пользовалась лишь умеренным успехом. Она, видимо, не была певицей универсальных возможностей, а принадлежала к типу артистов, которые по-настоящему раскрываются только в определенном кругу образов, только найдя «свое». «Своей» стала для Забелы поэзия русских сказок; возможно, что под влиянием и с помощью Врубеля она открыла в себе эту стихию.
Премьера «Садко» состоялась в мамонтовской Московской частной опере в самом конце 1897 года; Забела была введена только со второго спектакля, так как ранее назначенная исполнительница партии Волховы не справилась с ролью. Как раз на этот второй спектакль приехал Римский-Корсаков. Постановка в целом его не очень удовлетворила, но в Забеле он признал идеальную Морскую Царевну, и с тех пор его творческий союз с артисткой, а также и с Врубелем не прерывался.