Девочка на фоне персидского ковра, 1886

» Первая » Вторая » Третья » Четверт » Пятая » Шестая » Седьмая » Восьмая » Девятая » Десятая » Одиннад » Двенадц » Тринадц » Четырнад » Пятнадц » Шестнад » Семнадц » Восемна » Девятнад » Двадцать » Дв.первая » Дв.вторая » Дв.третья » Дв.четверт » Дв.пятая » Дв.шестая » Дв.седьма » Дв.восьма » Дв.девять » Тридцать » Тр.первая » Тр.вторая » Тр.третья » Тр.четвер » Тр.пятая » Тр.шестая » Тр.седьмая

В первой половине 1890-х годов творческая жизнь Врубеля протекала оживленно и несколько разбросанно. Религиозными сюжетами он больше не занимался, и даже тема Демона была надолго отложена. Сообщая сестре, что получил заказ на панно для дома Дункера - «что-нибудь относящееся к эпохе Ренессанса»,- он в легком тоне писал: «Аллегорические, жанровые или исторические сюжеты взять? Как ни симпатичны мне 1-й и 3-й, а какое-то чувство тянет к моде - к жанру». Словечко «мода», видимо, не случайно - автору Кирилловских росписей теперь хотелось быть светским, разносторонним, блестящим, черпать пригоршнями из сокровищницы своего дарования. Для панно Дункера он остановился на теме из античной мифологии - «Суд Париса», но решил ее в ренессансном стиле, мастерски претворив свои впечатления от венецианского искусства. Никто из современных Врубелю художников не мог так «жить во всех веках», как он, оставаясь при этом самим собой, со своим неповторимым характером видения. В созданной несколько позже серии декоративных панно на тему «Фауста» он с не меньшим блеском пользовался колючими, угловатыми готизирующими формами. В бронзовой скульптуре «Роберт и Бертрам», исполненной для особняка С.Т.Морозова, своеобразно соединил готическую и барочную экспрессию. Пробовал свои силы в самых разнообразных жанрах и техниках - в монументально-декоративных панно, декоративной скульптуре, театрально-декорационной живописи, витраже, прикладном искусстве и даже в архитектуре. Он хотел быть универсальным художником, как мастера Возрождения.

На это Врубеля наталкивало участие в деятельности мамонтовского кружка в Абрамцеве, где, кроме него, работали Васнецов, Поленов, К.Коровин, Головин, Серов. Там занимались поисками новых, более разнообразных форм функционирования изобразительного искусства, которые доселе сводились к форме станковой картины, и только. В Абрамцеве предпринимались новаторские разведки в области декоративно-прикладного искусства с изучением и использованием старинных народных ремесел. Задумывались монументальные росписи, мозаики, синтетические ансамбли. В частной опере Мамонтова впервые поднялась до уровня настоящего искусства живопись декорационная. Участники абрамцевского кружка мечтали о такой творческой деятельности, когда художник сам и проектирует здание, и покрывает его стены росписями, и создает его интерьер; когда он, как во времена Ренессанса, способен на любую художественную работу - архитектора, живописца, гончара, костюмера, даже и актера. И это им иногда удавалось. Правда, абрамцевский «ренессанс» был камерный, хрупкий, по-настоящему так и не развернувшийся. Ансамблевые замыслы большей частью повисали в воздухе - не то было время, не те условия. Неосуществленность замыслов была также и участью Врубеля. Но потенциями универсализма он обладал больше чем кто-либо. С 1890 года в Абрамцеве существовала гончарная мастерская, ставившая целью возродить искусство майолики, некогда процветавшее в Древней Руси, а в XIX веке забытое. Руководил мастерской опытный керамист П.К.Ваулин. Обучившись у него основам этого ремесла, Врубель с увлечением занимался майоликой на протяжении многих лет. Его прельщали богатые живописные возможности майолики, радужная игра поверхности глиняных скульптур, покрытых люстром (прозрачной пленкой, состоящей из сплава различных металлов), неожиданные красочные эффекты, возникающие при обжиге - «последнее слово» принадлежит огню. Врубель делал небольшие станковые скульптуры, архитектурные маски, блюда; делал и изразцы для облицовок. По его проектам исполнены выложенные изразцами камин и печь-лежанка в абрамцевском доме - отец Врубеля даже называет его в одном из писем «художником по печной части». Называет шутя, но и с оттенком сожаления, что многообещающий сын занимается таким мелким делом. Для Врубеля же не было в искусстве ничего мелкого: искусство - всегда искусство, будь это монументальная роспись, маленькая акварель или изразцовый камин.

А.Я.Головин вспоминал: «Все, что бы ни сделал Врубель, было классически хорошо. Я работал с ним в абрамцевской мастерской Мамонтова. И вот смотришь, бывало, на его эскизы, на какой-нибудь кувшинчик, вазу, голову негритянки, тигра - и чувствуешь, что здесь «все на месте», что тут ничего нельзя переделать. Это и есть, как мне кажется, признак классичности».
Да, все, что делал Врубель, было хорошо, везде виден артистизм большого мастера; но было ли все одинаково хорошо? Конечно, никогда не существовало художника, который бы изготовлял сплошь одни шедевры,- шедевры редки; не существовало и такого, у которого не было бы неудач. О естественных для всякого художника неудачах, когда что-то «не получилось», можно бы здесь и не упоминать, тем более что у Врубеля их было сравнительно немного: он, как дальше говорит Головин, «идеально выражал свою мысль». Но у него бывали неудачи и срывы, связанные с понижением самой «мысли». Его миссией художественной, как сам он ее ощущал, было служение красоте, его девизом «II vera nel bella» - истина в красоте. Но «служенье муз не терпит суеты, прекрасное должно быть величаво». У Врубеля, не чуждого человеческой суетности, прекрасное подчас мельчилось красивой изысканностью, манерностью. Этого не было в киевском периоде, когда он жил вдали от многоголосой художественной жизни конца века, воспитывая чувство прекрасного на величавых памятниках старины и отдаваясь своим одиноким замыслам. Но в Москве, в атмосфере хотя и стимулирующей, но не способствовавшей сосредоточенности, в Москве с ее суетой, конкурентными интригами, сложными и подчас оскорбительными отношениями с заказчиками, в глубокий органный звук врубелевского искусства нет-нет и вторгаются какие-то дребезжащие призвуки. Он не всегда мог сопротивляться искушениям «моды»; ему часто приходилось спешить, изготовляя к сроку заказ, стараться угодить требованиям заказчиков - богатых купцов и дельцов, среди которых было очень мало чутких к искусству и умеющих уважать труд художника. Приходилось переписывать уже сделанное, если заказчик оставался недоволен, и при этом неизбежно ухудшать первоначальный замысел.
Так, много раз переделывались панно «Времена дня» («Утро», «День» и «Вечер») с довольно претенциозными аллегорическими фигурами. Скульптурная группа «Роберт и Бертрам» делалась в невероятной спешке, без настоящей углубленности в работу - получилось произведение эффектное, но внешнее, нарочитое по чрезмерным изломам формы. Подчас стиль подменяется стилизацией: нельзя отрицать манерной стилизации «а ля рюс» во многих росписях абрамцевских блюд и каминов, а еще более - в росписях балалаек, которые Врубель делал для княгини Тенишевой. Даже в прекрасных по образу декоративных панно, например в цикле «Фауста», есть известная беглость и приблизительность вместо той филигранной, колдовской техники, которая так очаровывает в лучших работах Врубеля. В «Фаусте» характерное для Врубеля расчленение на планы упрощено до степени графического узора и несколько напоминает об аппликации.