Демон, 1890

» Первая » Вторая » Третья » Четверт » Пятая » Шестая » Седьмая » Восьмая » Девятая » Десятая » Одиннад » Двенадц » Тринадц » Четырнад » Пятнадц » Шестнад » Семнадц » Восемна » Девятнад » Двадцат » Дв.первая » Дв.вторая » Дв.третья » Дв.четверт » Дв.пятая » Дв.шестая » Дв.седьма » Дв.восьма » Дв.девять » Тридцать » Тр.первая » Тр.вторая » Тр.третья » Тр.четвер » Тр.пятая » Тр.шестая » Тр.седьмая

Она и после нескольких лет супружества оставалась для него манящей загадкой, «Незнакомкой», воплощением той ускользающей тайны, которая всегда чудилась ему и в природе, и в музыке, и в состояниях человеческой души. Он все время как бы досоздавал ее образ - и не только на сцене, не только в картинах, но и в жизни. Он сочинял для нее платья - необыкновенные платья из нескольких чехлов прозрачной материи разных цветов, так что пунцовое сквозило через черное, и строго следил, чтобы портниха шила точно по его эскизу. Эти платья были очень красивы, но не очень удобны: Е.И.Ге с женской наблюдательностью замечала, что в таком платье «Надя боится пошевельнуться». Однако она их послушно носила: художник одевал свою жену сам, с ног до головы, как драгоценную куклу. Платье в стиле ампир и кисейная шляпа, в которых она позировала для портрета, также были его сочинением. Если вспомнить, что Врубель был постоянным «режиссером» при разучивании артисткой оперных партий, то понятным станет, чем она для него была и чем он был для нее: их совместная жизнь являлась непрерывным творчеством, жизнью сквозь призму искусства.

Кажется, только однажды художник попытался изобразить свою жену совершенно трезво, даже прозаично, вне «образа», вне поэтического ореола,- это карандашный портрет 1905 года, строгий, суховатый портрет дамы, на котором видна даже бородавка над верхней губой. Портрет, видимо, схож, но это совсем не та Забела, как на других ее изображениях. Как будто художник, в то время уже перенесший острый приступ психического заболевания, оправившийся от него и обратившийся к тщательному штудированию натуры, сознательно хотел быть бесстрастным и беспристрастным наблюдателем со стороны. Но вскоре он снова перешел к «портретам-фантазиям» жены - о них еще будет речь дальше. Возвращаясь к концу 1890-х годов, мы находим в этом исключительно плодотворном для Врубеля периоде несколько выдающихся произведений портретного жанра. Прежде всего портреты К.Д.Арцыбушева и его жены (последний не окончен). Арцыбушев - деловой компаньон и близкий знакомый С.И.Мамонтова, любитель искусства; Врубель также был с ним близок, Арцыбушев приобрел его панно «Венеция». Портрет Арцыбушева - наиболее традиционная из врубелевских работ этого жанра и по композиции, и по живописи. Художник отнюдь не пытается найти в Арцыбушеве черты какого-либо легендарного персонажа. Он пишет средних лет интеллигентного человека - делового человека - в его кабинете, возле полки с книгами, за письменным столом. Совершенно реалистический портрет - никто, даже сам В.В.Стасов, не мог бы усмотреть в нем никаких признаков декадентства. Но та приподнятость над обыденностью, которая так характерна для всех без исключения произведений Врубеля, присутствует и здесь. «Деловой человек» изображен глубоко задумавшимся, и думы его, конечно, не о делах. Он откинулся на спинку кресла, и правая рука застыла, перебирая бумаги,- бумаги кажутся такими ненужными. Взгляд Арцыбушева обращен внутрь души, такой взгляд бывает у человека, когда он мысленно созерцает прожитую жизнь и задумывается о ее смысле.

По воспоминаниям художника Н.Ульянова, В.А.Серов говорил о Врубеле: «Вот художник, который, как никто, может делать все одинаково хорошо: декорацию, картину, иллюстрировать книгу... Даже портрет может делать, и замечательный портрет!» Почему Серов сказал «даже портрет»? Наверно, потому, что он, как портретист, хорошо знал, какое это сложное искусство, требующее особого дара - дара психолога. Возможно, он имел в виду именно портрет Арцыбушева. Врубель мог быть и выдающимся портретистом-психологом - когда хотел (но он редко хотел). Портреты Арцыбушева и Арцыбушевой органически входят в галерею психологических портретов русской школы живописи и занимают в ней одно из первых мест. Другого «делового человека» - Савву Ивановича Мамонтова - Врубель написал иначе. Если сравнивать портрет Арцыбушева и портрет Мамонтова (оба написаны в 1897 году), то для начала можно отметить большое различие психологических типов. Пользуясь терминами современной психологии, можно сказать, что Арцыбушев принадлежит к «интровертному» типу, замкнутому на себе, склонному к самоуглублению, обращенному более внутрь, чем вовне. Мамонтов - ярко выраженный «экстравертный» тип, весь развернутый наружу, заряженный энергией действия. Но дело не только в противоположности характеров и темпераментов. Неукротимый, властный характер Мамонтова подсказал Врубелю иное стилевое решение портрета, снова обратив его мысль к русским богатырям. Портрет Арцыбушева написан сдержанно, неброско, это, если угодно, настоящий «чеховский» портрет; портрет Мамонтова гиперболичен, исполнен экспрессии. О нем хорошо говорит Н.М.Тарабукин: «Мамонтову тесно в кресле, в комнате, в Москве. Кажется, ему нужны те же необъятные просторы, что и Микуле Селяниновичу, те же стихийные ветры, что треплют гривы лошадей гиганта Вольги и его соратников. Мамонтов Врубеля - это тот же русский богатырь Микула, только одетый во фрак и лакированные штиблеты».

Индивидуальное возведено в монументальный, героизированный план, а вместе с тем остается вполне индивидуальным и конкретным - вот в чем замечательная особенность портрета Мамонтова, достойного стоять рядом с портретами кисти Веласкеса. Пылкий нрав Саввы Мамонтова выражен царственно, не буднично. Фрак и лакированные штиблеты нисколько не снижают образ, так же как вся - совершенно достоверная - обстановка кабинета: мебель красного дерева, красный ковер, ворсистый бархат сиденья кресла. Все эти аксессуары не менее благородны и великолепны, чем окружение какого-нибудь венецианского дожа или испанского гранда. Но те обычно восседают спокойно, а русский «колосс во фраке», ухватившись одной рукой за ручку кресла, нетерпеливо сжав в кулак другую, как будто делает усилие, чтобы не вскочить - вот только белая манишка, как плита, пригвождает его к плоскости картины и удерживает на месте.

Этим изумительным портретом сам художник по справедливости гордился. После того как он долго не видел его и снова увидел в доме Мамонтова в 1904 году, он писал жене: «Портрет С. И. действительно как экспрессия, посадка, сила языка и вкусность аксессуаров прямо очаровали меня. В высшей степени смелая и красивая техника и не мазня, а все, что сделано, более чем правдиво - красочно и звучно... Сегодня я вижу, что Цорну далеко до моего портрета [шведский художник Цорн также делал портрет С.И.Мамонтова], а у Серова нет твердости техники: он берет верный тон, верный рисунок; но ни в том, ни в другом нет натиска (Aufschwung), восторга». Пусть читатель не подумает, что Врубелю вообще было свойственно хвалить себя,- как правило, он этого не делал, а приведенный отзыв о портрете Мамонтова высказан в промежутке между приступами заболевания. Раньше Врубель так бы не сказал, но, возможно, про себя подумал бы. Потому что сказанное действительно соответствует истине. Только что сделанное произведение редко удовлетворяло Врубеля, недаром же он так часто бросал свои вещи незаконченными, или переписывал до неузнаваемости, или даже уничтожал. Но, посмотрев на сделанное несколько лет назад свежими глазами, как бы со стороны, он дал верную самооценку.