Девочка на фоне персидского ковра, 1886

» Первая » Вторая » Третья » Четверт » Пятая » Шестая » Седьмая » Восьмая » Девятая » Десятая » Одиннад » Двенадц » Тринадц » Четырнад » Пятнадц » Шестнад » Семнадц » Восемна » Девятнад » Двадцать » Дв.первая » Дв.вторая » Дв.третья » Дв.четверт » Дв.пятая » Дв.шестая » Дв.седьма » Дв.восьма » Дв.девять » Тридцать » Тр.первая » Тр.вторая » Тр.третья » Тр.четвер » Тр.пятая » Тр.шестая » Тр.седьмая

Обратим внимание еще на один замечательный рисунок лермонтовской серии - «Несется конь быстрее лани». Он иллюстрирует то место поэмы, где конь скачет с убитым всадником - женихом Тамары, погибшим от пули осетина. И снова поражает универсальность дара Врубеля. Как захватывающе передан стремительный полет коня! Врубель ведь раньше и не рисовал лошадей, во всяком случае, никогда ими не увлекался, как Серов. Но, судя по этому рисунку, можно подумать, что он всю жизнь изучал огневые стати карабахских скакунов.
Конь у него тяжел, мощен, но мчится, не касаясь копытами земли; резкие черные пунктирно-отрывистые штрихи подчеркивают динамику бешеной скачки; горные уступы изображены как бы стремительно летящими в обратном направлении (так и бывает при быстром движении: неподвижные предметы видятся улетающими). Шея и морда коня даны в более крупном масштабе, более приближенными к зрителю, чем задняя часть туловища и задние ноги,- это опять-таки усиливает впечатление стремительности: конь пожирает пространство на своем скаку.
У коня могучая шея, прекрасные черные глаза лани, чуткие раздувающиеся ноздри. Им никто не правит, и, кажется, он, чувствуя безжизненную отяжелелость своей ноши, понимает, что хозяин его мертв.
Помимо «Демона», Врубель исполнил несколько иллюстраций к «Герою нашего времени» (лучшая из них - сцена дуэли), к поэме «Измаил-бей» и отдельным стихотворениям. Не все сделанное вошло в издание Кушнерева. Но все листы отлично смотрятся как станковые вещи. Они большого формата и не рассчитаны на обязательную связь с книжной полосой.
Сейчас трудно понять, почему эти во всех отношениях блистательные иллюстрации к Лермонтову могли прямо-таки напугать многих, когда книга вышла. Не то чтобы к ним отнеслись равнодушно, не заметили, не оценили - нет, они были замечены и вызвали волнение, но волнение протестующее. Публика о Врубеле раньше не слыхала - очень немногие знали его киевские работы - и теперь была оглушена непохожестью на то, к чему она привыкла.
Красоту часто не узнают, когда она является в непривычном облике,- более того, ее пугаются. Есть тонкое замечание в книге воспоминаний Андрея Белого «На рубеже двух столетий»:
«Мне приходилось когда-то слышать едва ли не каждый день подобного рода замечания о Врубеле:
- Дикое уродство, несусветимый бред!
Так утверждали поклонники Константина Маковского; высшая ступень красоты действовала и на них, но они реагировали на нее, как на беду».
Кружок Мамонтова - Поленов, Серов, Коровин, да и художники, далекие от Врубеля по творческому методу, как, например, Репин, Васнецов, Нестеров, реагировали иначе: для них не было сомнений в том, что звезда первой величины взошла на художественном горизонте. А кроме того, Врубель встречал тайное сочувствие у молодого поколения, поколения Блока и Белого, которые тогда были еще детьми, а через десятилетие стали вестниками нового романтизма. Вот любопытный рассказ из мемуаров Л.Д.Блок-Менделеевой:
«Было мне тогда лет четырнадцать-пятнадцать. Дома всегда покупали новые книги. Купили и иллюстрированного Лермонтова в издании Кнебеля. Врубелевские рисунки к «Демону» меня пронзили. Но они-то как раз и служили главным аттракционом, когда моя просвещенная мама показывала не менее культурным своим приятельницам эти новые иллюстрации к Лермонтову. Смеху и тупым шуткам, которые неизменно, неуклонно порождало всякое проявление нового, конца не было. Мне было больно (по-новому!). Я не могла допустить продолжения этих надругательств, унесла Лермонтова и спрятала себе под тюфяк; как ни искали, так и не нашли».
Любовь Дмитриевна, будущая «Прекрасная Дама» Александра Блока и его жена, тогда еще не была даже знакома с ним. Была просто девочкой, не имевшей отношения ни к какому искусству. А ведь ее мать сама занималась живописью! Но не мать, а дочь смогла почувствовать Врубеля.
Переломы художественного сознания на протяжении 90-х годов подспудно происходили многих, преимущественно у людей младшего поколения. Сама общественная атмосфера неуловимо менялась, наиболее чуткие ощущали предвестие грозы, «неслыханных перемен». В искусстве их начинало тяготить бытовое, заземленное, а также и сентиментально-лирическое на апухтинский лад: хотелось иного. Новой масштабности, новой красоты, пусть и такой, которую можно воспринять «как беду». Чехов уловил эти веяния в «Чайке» - молодому писателю Треплеву кажется невыносимым, когда «жрецы святого искусства изображают, как люди едят, пьют, любят, ходят, носят свои пиджаки; когда из пошлых картин и фраз стараются выудить мораль,- мораль маленькую, удобопонятную, полезную в домашнем обиходе...». Треплев пишет пьесу о «мировой душе», которую мать Треплева, известная актриса, называет попросту «декадентским бредом».
Так и Врубелю претила «бытовая жвачка» с маленькой моралью, но, в отличие от неуверенного в себе, ощупью блуждающего в поисках новых форм чеховского героя, он выступил сразу как сложившийся мастер и новых форм, и романтического мироощущения. Удивительно ли, что его вещи, разительно не похожие на типичную массовую продукцию 80-х годов, вызвали и негодование, и глумления и тоже были наименованы «декадентскими», а с другой стороны, «пронзили» многие молодые сердца, улавливавшие в них зов к высокому.

Долгое время о Врубеле не могли судить спокойно, не впадая в крайности. Или кричали: «Дикое уродство... декадентский бред!» - или поспешно создавали вокруг художника ореол невероятной легенды, чуть ли не отождествляя его самого с великим искусителем - Демоном.
Но он был прежде всего Мастером, самозабвенно отдающимся своему «специальному делу», не очень прислушиваясь к хулам и хвалам. Это специальное дело само наводило на большие замыслы. Как заметил один философ, не столько личность художника направляет его внимание на те или иные проблемы и стороны жизни, сколько стихия таланта. Талант Врубеля, вероятно, превышал возможности и силы его личности и в конце концов ее надломил.