Как некогда Гамлет в юношеской картине 1883 года, Мамонтов кажется прикованным взглядом к зеркалу, где видит нечто такое, что заставляет его в ужасе отшатнуться. Но видение, изобразившееся в зеркале, - не что иное, как сам этот портрет: надгробная стела превращает изображенное пространство в пространство склепа; густая тень на стене слита с чернотой фрачного костюма так, что весь черный массив слагается в призрачную темную фигуру, развалившуюся в кресле по диагонали, точно повторяющей укутанную в тень фигуру плакальщицы; за вычетом этого сгустка темноты остается голова на белом фрачном пластроне. Этот пластрон представляет собой не закрашенную поверхность грунта, отсеченную от окружающей черноты так, что возникает поразительная иллюзия скульптурного бюста, повернутого в три четверти к плоскости изображения. Наконец, пожалуй, главная 'незаметность', своей откровенной изобретенностью, изысканностью выдающая мысль художника: тень, положенная на правую (от зрителя) часть головы, разворачивает ее абсолютно фронтально и в сочетании с резко оконтуренной глазной впадиной дает полную иллюзию мертвого черепа.
Скульптурные мемории в инфернальной игре теней в сумрачном пространстве с 'подвальным освещением'... Есть отчего прийти в ужас. При всем том простейшими средствами (громоздящаяся уступами вверх композиция; линия горизонта, запрокинутая за нижний край рамы, отчего фигура, соответственно, резко возвышена; гиперболически широкие, богатырские плечи)) достигнуто впечатление выспренней, надменной величественности. Так оно и подобает парадному портрету, назначение которого - не просто сохранить облик, не воздвигнуть памятник, запечатлеть славу портретируемого. Но та же нагнетенность возвеличивающего прославительного пафоса возвышает значение и впечатляющую силу всех настойчивых напоминаний о загробных потемках, превращая портрет в вариацию на тему 'sic transit gloria mundi'. Пространство портрете словно оглашено звуками библейских причитаний: человек 'убегает, как тень, и не останавливается' (Иов. 14: 2) и 'наши дни на земле тень' (Иов, 8: 9), 'ибо Ты вознес меня, и низверг меня. / Дни мои - как уклоняющаяся тень' ( Псалтирь, 101: 11-12).

Великий рисовальщик

Врубель довел до совершенства свою систему рисунка. Он в равной мере блестяще владел всеми графическими материалами. Подтверждением того служат иллюстрации к «Демону» М.Ю.Лермонтова. С поэтом художника сближало то, что оба лелеяли в своей душе идеал гордого, непокорного творческого характера. Сущность этого образа двойственна. С одной стороны, величие человеческого духа, с другой - безмерная гордыня, переоценка сил личности, которая оборачивается одиночеством. Врубель, взявший на свои хрупкие плечи бремя «демонической» темы, был сыном негероического времени. У «Демона» Врубеля больше тоски и тревоги, чем гордости и величия... читать далее »

Живописец божьей милости

В истории мировой живописи немного художников, наделенных божественным колористическим даром. Врубель занимает достойное место в этом уникальном списке. Его живописный дар выделяли со времен учебы в Академии художеств. Врубель всю жизнь углублял и усложнял свою цветовую палитру и нашел на ней новые, прежде неведомые сочетания. Сильное влияние оказали на него итальянцы: Беллини и Карпаччо, ранние византийские мозаики и древние русские фрески... читать далее »

Педагогическая деятельность Врубеля

О педагогической деятельности Врубеля почти ничего не известно, но, к счастью, до нас чудом дошел рассказ художника М.С.Мухина, который учился у М.А.Врубеля в Строгановском училище. Он раскрывает новую, неизвестную грань дарования мастера. В Строгановское училище художника пригласил его директор Н.В.Глоба, много сделавший для подъема художественно-промышленного образования в России. Итак, на переломе веков М.А.Врубель оказывается в стенах «Строгановки». Приводим рассказ М.С.Мухина... читать далее »