Царевна-Лебедь, 1900

» Первая » Вторая » Третья » Четвертая » Пятая » Шестая » Седьмая » Восьмая

Савва Мамонтов едва ли не первым в России осмелился утверждать, что искусство не должно делиться на высокое и низкое. Задача художника, по его мнению, — обратиться к созданию бытовых вещей и превратить их в произведения искусства. И художники Абрамцевского кружка не только писали картины, но занимались архитектурой, выступали как актеры, декораторы, певцы, режиссеры, творцы керамики, мебели, мелкой пластики, воплощая утопию о жизни, осененной и преображенной искусством. В уютном, семейном кружке исподволь воплощалась идея синтеза искусств на национальной основе, Gesamptkunstwerk, создавался новый национальный стиль — вариант европейского модерна. Все эти камерные опыты были подхвачены современниками. Церковь, созданная живописцем Виктором Васнецовым, дала толчок развитию неорусского стиля в архитектуре. Постановки на домашней сцене привели к созданию Русской частной оперы СИ. Мамонтова и легли в основу реформ русского театра. Здесь же, в кружке, родилась реформа искусства оформления и иллюстрирования книги.
Врубель пленен поэзией национального духа, национальной нотой, которая слышится ему в Абрамцеве. В ней чудится ему "музыка цельного человека, не расчлененного отвлечениями упорядоченного и дифференцированного бледного Запада". Художник легко включается во все затеи абрамцевских жителей. Он поет и играет на сцене, пишет декорации для домашних спектаклей, а позже и для Русской частной оперы, чертит проект флигеля для пристройки к московскому дому Мамонтова, рисует эскизы каминов и печей для дома в Абрамцеве и в Москве. Мамонтов ставит его во главе Абрамцевской гончарной мастерской, где он работает вместе с мастером Петром Кузмичом Ваулиным.
Глубокое постижение керамики как материала, обладающего своими собственными художественными возможностями, приводит его к ряду открытий, имеющих выдающееся значение. По словам известного специалиста в области декоративно-прикладного искусства Александра Салтыкова, Врубель "создал культуру сказочной восстановительной майолики в скульптуре и культуру монументальной керамической живописи в архитектуре". Глина, обогащенная окисями металлов, при обжиге уподоблялась драгоценному камню блеском и переливами, глубиной и прозрачностью цвета — в этом суть открытия Врубеля. Фантастическая игра лилового и фисташкового цвета, сияние золота усложняют пластику скульптуры, наделяют ее собственной таинственной жизнью в духе символизма. Таковы два майоликовых цикла работ — "Снегурочка" и "Садко".
Вслед за Виктором Васнецовым Врубель избирает темами своих произведений русские сказки ("Царевна-Лебедь", "Пан"). Он не боится сравнения с художником, первым в России обратившимся к фольклору. Врубель соревнуется с Васнецовым и одерживает победу. Следуя передвижническому реализму, Васнецов пытается совместить несовместимое — почти натуралистическую конкретность и фантастичность. Врубель же создает подлинно фантастический мир, странный, зыбкий, подверженный таинственным метаморфозам.
Источник врубелевской сказочности — не столько литературный фольклор или старинное народное декоративное творчество, как у Виктора Васнецова, сколько музыка, музыкальный театр. Врубель получил хорошее музыкальное образование в семье — его мачеха была отличной пианисткой. Любовь к музыке владеет им с детства, а в юности принимает характер страсти. Всякое посещение оперы становится глубоким переживанием. Оно обсуждается с близкими в письмах, приобретает значение важного жизненного события.
После встречи с Надеждой Ивановной Забелой, в 1896 году ставшей его женой, музыкальный театр становится доминантой творчества художника. Забела была певицей Русской частной оперы СИ. Мамонтова. Здесь в полной мере раскрылся ее талант. Она нашла роли, соответствующие ее природным данным. В ее голосе (лирическое колоратурное сопрано) и внешности было нечто таинственное и странное, соответствующее сказочным или фантастическим персонажам. По словам Михаила Гнесина, голос у нее был "ни с чем не сравнимый, ровный-ровный, легкий, нежно-свирельный и полный красок или, точнее, сменяющихся переливов одной какой-то краски, предельно выразительный, хотя и совершенно спокойно льющийся. Казалось, сама природа, как северный пастушок, играет или поет на этом одушевленном музыкальном инструменте... И какой облик! Возможно ли было, раз увидев это существо, не обольститься им на всю жизнь! Эти широко расставленные глаза, пленительно-женственная, зазывно-недоуменная улыбка, тонкое и гибкое тело и прекрасные длинные руки". Врубель услышал ее на репетиции и был пленен на всю жизнь. Она вдохновила его на создание многих сказочных и портретных образов в живописи, графике, майолике.
Столь же поражен был своеобразием и одухотворенностью дарования Забелы композитор Николай Римский-Корсаков. Она первая нашла соответствующий его музыке стиль исполнения и сценический облик. После встречи с Забелой в 1897 году женские партии в своих операх он писал, ориентируясь на своеобразие ее вокальных данных, ее пения, отличавшегося искренностью и задушевностью. Врубель глубоко проникся музыкой Римского-Корсакова, присутствуя на всех репетициях и выступлениях жены. Он писал Римскому-Корсакову: "Я благодаря Вашему доброму влиянию решил посвятить себя исключительно русскому сказочному роду".
"Царевна-Лебедь", по сути, сценический портрет Забелы. Этот вид театрализованного портрета был популярен у многих русских художников-символистов, достаточно вспомнить Константина Сомова, Александра Головина. Врубель пишет жену на фоне собственных декораций к "Сказке о царе Салтане", в костюме, сочиненном им для спектакля. Но сценическая условность преображена мощным натиском врубелевской кисти, претворена в сказочную. На глазах зрителя совершается чудо превращения морского прибоя в крылья Царевны-Лебедь, уподобленные также ее драгоценным одеждам. Неверный свет заката трансформирует реальность, делает ее зыбкой и многозначной. Такого рода поэтика намеков и ассоциаций, характерная для символизма, присуща многим работам Врубеля. Перламутровый колорит картины словно порожден музыкой. Врубель обладал даром синестезии — умением видеть музыку в цвете. "Я могу без конца слышать оркестр, в особенности море. Я каждый раз нахожу в нем новую прелесть, вижу какие-то фантастические тона", — говорил Врубель об опере Римского-Корсакова "Садко".
Зыбкий и нежный, таинственный и волнующий образ Царевны хранит в себе лиричность и задушевность пения Забелы.