Автопортрет с раковиной, 1905 Портрет артистки Н.И.Забелы-Врубель

1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 15 - 16 - 17 - 18 - 19 - 20 - 21 - 22 - 23 - 24 - 25 - 26 - 27 - 28 - 29 - 30 - 31 - 32 - 33 - 34 - 35 - 36 - 37 - 38 - 39 - 40 - 41 - 42 - 43 - 44 - 45 - 46 - 47 - 48 - 49 - 50 - 51 - 52 - 53 - 54 - 55 - 56 - 57 - 58 - 59 - 60 - 61 - 62 - 63 - 64 - 65 - 66 - 67 - 68 - 69 - 70 - 71 - 72 - 73 - 74 - 75 - 76 - 77 - 78 - 79 - 80 - 81 - 82 - 83 - 84 - 85 - 86 - 87 - 88 - 89 - 90 - 91 - 92 - 93 - 94 - 95 - 96 - 97 - 98 - 99 - 100 - 101 - 102 - 103 - 104 - 105 - 106 - 107 - 108 - 109 - 110 - 111 - 112 - 113 - 114 - 115 - 116 - 117 - 118 - 119 - 120 - 121 - 122 - 123 - 124 - 125 - 126 - 127 - 128 - 129 - 130 - 131 - 132 - 133 - 134 - 135 - 136 - 137 - 138 - 139 - 140 - 141 - 142 - 143 - 144 - 145 - 146 - 147 - 148 - 149 - 150 - 151 - 152 - 153

Можно ли проникнуть в характер другого сторонним взглядом портретиста-психолога? Сомнение в этом, даже убежденность в обратном определили решение портрета супруги Арцыбушева - Марии Ивановны (урожденной Лахтиной). Врубель поместил свою модель, совершенно фронтально сидящую в кресле, на глухом фоне стены. На этот раз художник явно вдохновлялся женскими портретами Гольбейна. (Однако он избегает каких бы то ни было аксессуаров.) Зато обыгрывает нервный асимметричный силуэт фигуры Арцыбушевой, выделяющейся черным пятном на фоне обивки спинки кресла. Бледное, подчеркнуто белесое лицо со светлыми глазами как бы нарочито маловыразительно или, точнее, уподоблено характером облика и невозмутимостью выражения лицам северных женщин и кажется таинственно отчужденным. Стоит только бросить взгляд на миловидное, типично русское лицо со слегка курносым носом в карандашном профильном портрете Марии Ивановны работы Репина, чтобы с особой остротой почувствовать, что сделал Врубель в своем портрете. Можно сказать, модель непохожа на самое себя. И какая неуютность всего облика и натянутость!

Образ Арцыбушевой, ее беспокойная по силуэту, но плоская, как пятно, фигура, облаченная в черное платье, ее кажущееся бесстрастным лицо приобретают некую загадочность. В подчеркнутой невыразительности этого бледного лица, плоского, с пепельными волосами и словно выцветшими глазами, подозревается, как в маске, скрытый план. Несомненное сходство с портретами Гольбейна оказывается поверхностным; портрет Арцыбушевой в этом смысле является отрицанием психологического портрета как жанра. Но это не снимает интереса Врубеля к этому жанру. Более того, кажется, никогда что так остро, как теперь, не интересовали проблемы человеческих взаимоотношений, и никогда прежде он не мог делать столь решительных выводов на этот счет, как теперь, и как человек и как художник... Отвернувшийся, замкнувшийся в своем комнатном пространстве Арцыбушев и в другом портрете - его жена с несмотрящим взглядом, «распятая» на холсте перед зрителем и в то же время совершенно отчужденная от него, неспособная на какой бы то ни было контакт. Какие страстные поиски «другого» и себя в нем и какие тщетные! Брак Врубеля не повлиял на его отношения с Мамонтовым. Напротив, кажется, что дружба их в 1897 году, после возвращения в Москву художника с его молодой женой и вступления ее в Частную оперу, еще укрепилась, выросла и достигла своего апогея. Дело было не только в чувстве благодарности Врубеля своему верному другу и покровителю. А веру, глубокую веру в талант художника и способность бороться за него Мамонтов продемонстрировал наглядно во время истории в Нижнем Новгороде. Врубель был увлечен Мамонтовым как человеком. Мамонтов представлял собой образец редкой яркой личности, сильной и гордой - среди «низкорослых», тщедушных посредственностей. Он был способен не только на борьбу, а воистину на дерзания. Если вспомнить, какое значение придавал Врубель воле и стремлению, то Мамонтов мог служить в этом смысле образцом. «Дорос» ли, в свою очередь, Мамонтов до глубокого и серьезного понимания новаторского творчества художника, которому покровительствовал? Купленная им во время их совместного пребывания в Италии в 1892 году скульптура, изображающая в бронзе фигуру женщины, распростертую на ступенях мраморной лестницы, заставляет сомневаться в этом. Это произведение весьма невысокого художественного качества представляет классический образец эстетики салона. Быть может, портрет Мамонтова был задуман и начат Врубелем во время того же путешествия по Италии и «Плакальщица» и подсказала композицию портрета, ибо они действительно в портрете нерушимо между собой связаны - скульптура и человек. Но написан окончательно портрет был именно сейчас, в этот период, судя по всем его живописным и композиционным чертам, по образному строю.

Однако портрет С.И.Мамонтова опережает и все созданное художником в то время. Большая дистанция отделяет этот портрет от портретов Арцыбушевых, написанных, видимо, в 1895 году, еще накануне женитьбы Врубеля. Он творил это произведение с истинным вдохновением. Казалось, «наитие» вело его. Сколько раз видел Врубель Мамонтова - делового, подобранного, сосредоточенного, нахмуренного, собирающегося в правление Северных железных дорог... Или - оживленного, с веселыми искорками в глазах, режиссирующего свои пьесы на Садовой-Спасской или в Абрамцеве... Немного другим Савва Иванович представал, когда слушал музыку,- его лицо окутывалось словно какой-то дымкой, особенно проникновенным становилось выражение глаз... А каким он был в Частной опере, когда выскакивал на сцену, показывая актеру, певцу, как надо играть, двигаться в его роли или как надо произносить, то есть петь, ту или иную фразу. И совсем иным Савва Иванович был в застолье, за праздничным столом... Да разве можно перечислить все превращения этого человека! Его лицо, широкое, монгольское, благодаря, видимо, глазам с татарским прищуром, слишком выпуклым, отмеченным уже склерозом, но необычайно живым по выражению, в зависимости от обстоятельств непрерывно менялось. Такими же выразительными были его осанка, жест. Все лики Мамонтова и его житейские черты, его внешний облик были чрезвычайно интересны. Однако не их собирался передать Врубель в своем портрете. Он хотел увековечить свою модель не в ее житейском облике и не в отдельных проявлениях ее одаренности, а создать обобщенный образ деятеля, созидателя, борца. Нельзя здесь не добавить: в горячее увлечение Врубеля Мамонтовым вплетались и крупицы горечи - не про него ли вспоминал художник, когда бросил в письме к сестре фразу о частном заработке, который лучше и богаче государственной службы, но порой оказывается трясиной!