Автопортрет с раковиной, 1905 Портрет артистки Н.И.Забелы-Врубель

1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 15 - 16 - 17 - 18 - 19 - 20 - 21 - 22 - 23 - 24 - 25 - 26 - 27 - 28 - 29 - 30 - 31 - 32 - 33 - 34 - 35 - 36 - 37 - 38 - 39 - 40 - 41 - 42 - 43 - 44 - 45 - 46 - 47 - 48 - 49 - 50 - 51 - 52 - 53 - 54 - 55 - 56 - 57 - 58 - 59 - 60 - 61 - 62 - 63 - 64 - 65 - 66 - 67 - 68 - 69 - 70 - 71 - 72 - 73 - 74 - 75 - 76 - 77 - 78 - 79 - 80 - 81 - 82 - 83 - 84 - 85 - 86 - 87 - 88 - 89 - 90 - 91 - 92 - 93 - 94 - 95 - 96 - 97 - 98 - 99 - 100 - 101 - 102 - 103 - 104 - 105 - 106 - 107 - 108 - 109 - 110 - 111 - 112 - 113 - 114 - 115 - 116 - 117 - 118 - 119 - 120 - 121 - 122 - 123 - 124 - 125 - 126 - 127 - 128 - 129 - 130 - 131 - 132 - 133 - 134 - 135 - 136 - 137 - 138 - 139 - 140 - 141 - 142 - 143 - 144 - 145 - 146 - 147 - 148 - 149 - 150 - 151 - 152 - 153

В листе, изображающем роковую встречу и объяснение Демона и Тамары,- «Я дам тебе все, все земное - люби меня» почти достигнуто органическое слияние романтической порывистости с абстрагированием и отвлеченностью. Тянущиеся друг к другу руки и лица, сверкающие навстречу друг другу взгляды, поддержанные сиянием звезд в темном ночном небе. Здесь управляет поэтическая метафора. Эта встреча представлена как «Звезда с звездою говорит...». «Демон» Лермонтова будет вечною поэмою для возраста первоначальной отроческой любви. Тамара и Демон по красоте фантазии и страстной силе образов представляют чету, превосходящую все влюбленные пары во всемирной поэзии. ...Взаимное притяжение растет неодолимо, идет чудная музыка возрастающих страстных аккордов с обеих сторон» - так писал о любви Демона и Тамары критик Андреевский в книге о Лермонтове. Осознавая раскрытое поэтом бессилие христианского евангельского добра, более того - его провоцирующую злую волю, Врубель выдвигает здесь свое представление о красоте, добре, свете, духовности, лишенное аскетизма, противопоказанное аскетизму. Здесь Демон похож на изваянных из камня героев ренессансной скульптуры, на богатырей, стерегущих Христа у его гробницы в акварели «Воскресение». Он прекрасен и угрожающ одновременно. И Демон и Тамара, их лица, их тела, их одежды кажутся высеченными из камня. Выразительность сцены достигается и силой, мощью крупных безличных форм, организовывающих среду вокруг героев, форм, из которых словно вырастает нежная Тамара с детским молящим лицом и наклонившийся над ней ее могучий повелитель. Угловатые формы здесь лишь «принимают вид» орнамента, но уже не содержат в себе ничего откровенно декоративного, ничего от дробного узора ковров. Волшебная среда... что это такое? Теперь художник все более отчетливо понимает, что волшебство - это не только и не столько «набившие оскомину» стертые экзотические аксессуары. Волшебство во всем. «Ничто» может стать волшебным, и, может быть, это и есть самое главное - ощутить и показать волшебство в «ничто». Кажущиеся монолитными фигуры Демона и Тамары вместе с тем готовы раствориться, исчезнуть. То ли тающие, то ли каменеющие, они удерживают сцену как бы на границе двух миров - реального и фантастического. Обратимость - еще одна из модификаций относительности и с ней связанной иронии, - стремление к воплощению «подтекста», сказавшиеся в поэтике цикла Врубеля, отличают ее от поэтики произведения Лермонтова с четкой границей, разделяющей в нем реальное и фантастическое. В этом смысле рисунки Врубеля отмечены предчувствием символизма.

«Порывы к кубку жизни», которыми, по признанию Врубеля, он мучился (кстати, слова из романтического контекста), частично удовлетворялись и в Абрамцеве, куда художник продолжал время от времени ездить. Блеск черных глаз Воки, юмор Дрюши, особенно ценимого Врубелем (кто знал тогда, что ему так недолго осталось жить!), очаровательная повзрослевшая Верушка, которой он готов был увлечься. (Кстати, «Демон» Лермонтова принадлежал к ее любимым произведениям. Она знала его наизусть и часто декламировала.) Один из листов, изображающий скачку коня с телом убитого жениха, создан в Абрамцеве и, возможно, связан с кавалькадами, в которых Врубель очень любил принимать участие. Впечатления какого-нибудь тревожного предгрозового вечера? Возможно. Но главное, конечно, что формировало эту иллюстрацию, - овладевшее художником теперь настроение внутренней напряженности, сконцентрированности, каждую минуту готовое к взрыву, нуждающееся в этом взрыве. Движение летящего коня с всадником напоминает полет камня, пущенного из пращи. Очертив рвущееся вперед тело коня, украсив его дорогой уздечкой, написав безжизненное тело князя и его черноволосую голову, упавшую камнем на шею лошади, Врубель обратился к пейзажу. Реальные впечатления помогли художнику. Но они и довлели над ним. Летящая над землей лошадь, слившаяся с всадником, - двуликая живая масса, исполненная напряжения, трудной устремленности (ибо инертное тело князя противостоит движению), не совсем согласовалась с иллюзорно представленной каменистой землей. Всего важнее в этом рисунке были запечатлевшиеся в нем, постоянно живущие тогда в художнике предчувствие и жажда взрыва, становление формы, одновременно замкнутой и разомкнутой. В эскизе композиции с удивительным «кубизированным» строением, предвосхищающим совсем новые пластические идеи, это выражено особенно отчетливо.

Через историю любви к Тамаре Врубель познавал образ своего заветного героя. И этот путь к завоеванию права на любовь - смертоносный путь Демона - стал основой, на которой строил художник свое изобразительное повествование. Именно поэтому он включил в свой цикл композицию, изображающую верблюдов, обступивших трупы всадников, и другую - коня, скачущего с мертвым женихом... Смертоносный путь к любви и смертоносная любовь... Врубель вдохновляется, заражается образами поэмы, самим ритмом ее стихов... Но в своих иллюстрациях он развивает и дополняет текст, соответствуя вместе с тем его стилю... В этом отношении особенно красноречива иллюстрация «Как пери спящая мила, она в гробу своем лежала...». Сначала Врубель написал Тамару в гробу с двумя свечами у изголовья, с цветком в мертвой руке, и тончайший филигранный узор, который лишь угадывается в прозрачности окутывающего лицо покрывала, подчеркивает бесплотность и одухотворенность образа. Еще более совершенно изображение головы умершей в другом листе: лицо Тамары с будто тающими на глазах чертами, в облаке белизны, лишь кое-где тронутой прозрачными прикосновениями кисти, дающей этой белизне форму и плоть. Образ вдохновлен строками:

«Ее душа была из тех,
Которых жизнь - одно мгновенье
Невыносимого мученья,
Недосягаемых утех;
Творец из лучшего эфира
Соткал живые струны их,
Они не созданы для мира,
И мир был создан не для них!»