Автопортрет с раковиной, 1905 Портрет артистки Н.И.Забелы-Врубель

1 - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 15 - 16 - 17 - 18 - 19 - 20 - 21 - 22 - 23 - 24 - 25 - 26 - 27 - 28 - 29 - 30 - 31 - 32 - 33 - 34 - 35 - 36 - 37 - 38 - 39 - 40 - 41 - 42 - 43 - 44 - 45 - 46 - 47 - 48 - 49 - 50 - 51 - 52 - 53 - 54 - 55 - 56 - 57 - 58 - 59 - 60 - 61 - 62 - 63 - 64 - 65 - 66 - 67 - 68 - 69 - 70 - 71 - 72 - 73 - 74 - 75 - 76 - 77 - 78 - 79 - 80 - 81 - 82 - 83 - 84 - 85 - 86 - 87 - 88 - 89 - 90 - 91 - 92 - 93 - 94 - 95 - 96 - 97 - 98 - 99 - 100 - 101 - 102 - 103 - 104 - 105 - 106 - 107 - 108 - 109 - 110 - 111 - 112 - 113 - 114 - 115 - 116 - 117 - 118 - 119 - 120 - 121 - 122 - 123 - 124 - 125 - 126 - 127 - 128 - 129 - 130 - 131 - 132 - 133 - 134 - 135 - 136 - 137 - 138 - 139 - 140 - 141 - 142 - 143 - 144 - 145 - 146 - 147 - 148 - 149 - 150 - 151 - 152 - 153

Однако по отзывам рецензентов было бы ошибочно заключать о поражении Врубеля. Скорее, эти отклики свидетельствовали о том, что Врубель своим Лермонтовым накалил страсти. Врубель оказывался активной фигурой в художественной жизни и имел уже сильную партию на своей стороне. Голоса сторонников, по-видимому, были отчетливо слышны. Недаром и родные совершенно определенно говорили об успехе Миши с изданием Лермонтова. Особенно важны были признание и высокая оценка иллюстраций Врубеля молодежью, которой принадлежало будущее. С этих пор она готова считать его своим заветным художником.
Вот что вспоминала позднее Любовь Дмитриевна Блок - жена поэта:
«...я была - член моей культурной семьи со всеми ее широкими интересами в науке и искусстве. Передвижные выставки, «Русская мысль» и «Северный вестник», очень много серьезной музыки дома, шее спектакли иностранных гастролеров и трагических актрис. Но вот (откуда?) отношение мое к искусству обострилось, разрослось совсем по-другому, чем это было среди моих...
С Врубеля у меня и началось. Было мне тогда лет четырнадцать. Дома всегда покупали новые книги. Купили и иллюстрированного Лермонтова... Врубелевские рисунки к Демону меня пронзили... Но они-то как раз и служили главным аттракционом, когда моя просвещенная мама показывала не менее культурным своим приятельницам эти новые иллюстрации к Лермонтову. Смеху и тупым шуткам, которые неизменно, неуклонно порождало всякое проявление нового, конца не было. Мне было больно (по-новому!). Я не могла допустить продолжения этих надругательств, унесла Лермонтова и спрятала себе под тюфяк, как ни искали, так и не нашли». Иллюстрации Врубеля к. «Демону» показали знаменательное родство Врубеля в восприятии Лермонтова с одним из видных и талантливых критиков того времени - Андреевским, о котором уже шла речь. Год спустя выйдет обширная статья Мережковского «О причинах упадка и новых течениях в современной русской литературе», где этот яркий представитель нового молодого поколения деятелей литературы выскажет полную солидарность с взглядами Андреевского на поэзию и Лермонтова, а в «подтексте», таким образом, - глубокое сочувствие демоническим устремлениям Врубеля. Молодое поколение возрождало Лермонтова к новой жизни, и художник участвовал в этом возрождении. Так же как своей приверженностью к Фету, теперь отношением к Лермонтову Врубель примыкал к новой, молодой, нарождающейся поэтической школе, которая начинала осознавать себя, прежде всего обращая взоры к прошлому русской поэзии, к забытым и повергнутым, а порой и осмеиваемым поэтам, таким, как Лермонтов, Тютчев, Фет, Майков, Полонский.

Еще во время работы над изданием сочинений Лермонтова Врубель, как блудный сын, возвращался в дом Мамонтова. Он появлялся то на Садовой-Спасской, то в Абрамцеве. Он не мог существовать уже вне этой артистической атмосферы - атмосферы художественного действа, эстетической утопии, творения жизни по законам красоты, без этой благодатной атмосферы Мамонтовского кружка. Но и этот уголок, неизменно связанный для него с радостью и счастьем, оказался потрясенным трагедией - смертью летом 1891 года Андрея Мамонтова, глубоко лично пережитой Врубелем. Поездки в Хотьково за кислородными подушками вместе с Вокой, бессонные ночи, угасание и конец...
Незадолго до смерти юноши Врубель нарисовал его портрет.
Ощутимо проявившая свою власть над художником в работе над сочинениями Лермонтова, романтическая муза витала и над этим портретом. Портрет исполнен особенной, высшей одухотворенности. Пронзительная духовность в тонких акцентах черным в глазах, заострившемся носе, таяние плоти в «уходящем», ускользающем повороте лица... Истаивание... Как уловлена здесь, в этой хрупкости, трагическая судьба юноши, ее предчувствие! Трудно узнать в почти потустороннем облике Андрея Мамонтова, запечатленном Врубелем в портрете, затейника Дрюшу, с которым они вместе осваивали технологию гончарного производства, проектировали и украшали первые печи в абрамцевском доме, изощрялись в разработке эскизов для керамических плиток, играли на театральных подмостках, шутили и балагурили! «Много, много обещавший юноша. Я, несмотря на то, что чуть не вдвое старше его, чувствую, что получил от него духовное наследство. А может - это только впечатление вообще той семейной среды, у которой и он душою питался», - писал Врубель сестре. Семейная среда мамонтовского дома полна для Врубеля смысла и значения, но и он укрепляется в своем значении для этой среды. Как бы утверждая свое покровительство Врубелю, веру в его творческие силы, прочность связей Врубеля с Мамонтовским кружком, Мамонтов берет на этот раз Врубеля с собой в Италию, куда уже уехала Елизавета Григорьевна с дочерьми, чтобы оправиться от перенесенного горя. Эта поездка в Италию для Врубеля была совсем непохожа на ту, шестилетней давности, когда он вынужден был сиднем сидеть на месте в Венеции, читая ее как «полезную специальную книгу, а не как поэтический вымысел». Неподъемные цинковые доски, на которых он писал иконы для иконостаса, полное безденежье и, главное, «дело душевное», связанное с Киевом, обесценивали для него итальянские впечатления. Теперь и итальянское небо, и итальянское солнце, и сокровища Италии воспринимались им как нечто необходимое для него, неотъемлемое от его жизни, родственное ему.