Демон, 1890 Гадалка, 1895

» Первая » Вторая » Третья » Четвертая » Пятая » Шестая » Седьмая » Восьмая » Девятая » Десятая » Одиннадцатая » Двенадцатая » Тринадцатая » Четырнадцатая » Пятнадцатая » Шестнадцатая » Семнадцатая » Восемнадцатая » Девятнадцатая » Двадцатая » Двад.первая » Двад.вторая

Если вещи, даже неодушевленные, словно обретали «душу» в поздних рисунках Врубеля, то тем более это проявлялось в пейзаже, где художник имел дело с живой природой. Таковы его пейзажные этюды последних лет. Поехав во время перерыва в болезни в Крым, Врубель написал здесь две акварели «Море». В одной из них, нам известной (1903, Государственный Русский музей), море изображено видимым вблизи и сверху, так что горизонт скрывается за верхним обрезом бумаги. На первом плане - желтоватые камни с богатыми оттенками цвета, а за ними еще более богатая оттенками и переливами голубовато-зеленых и фиолетовых цветов вода. Игра волночек подчеркивается линиями карандашного рисунка, а переливчатость цветов тем, что различные части акварели писаны то по мокрой, то по сухой бумаге (вероятно, последнее является доработкой первичного натурного этюда). В целом этот своеобразный пейзаж, вернее изображение моря с камнями у берега, заставляет вспомнить столь же переливчатые и сложные по технике с применением и пастели, и гуаши, и карандаша «Раковины» и особенно «Жемчужину» (1904, Государственная Третьяковская галерея), исполненные в те же годы. Мотив моря взят также как «предмет» и увлекает Врубеля своей сказочной игрой цветов, их переливчатостью и мерцанием, подобно жемчужности «Раковин». В отличие от «предметности», с которой трактован мотив моря, замечательные пейзажные рисунки из окон психиатрической лечебницы, исполненные в 1903-1904 годах, представляют собою видовые в полном смысле слова изображения. Они поражают остротой и верностью видения художником мира. Материальность, с которой выполнены эти пейзажные рисунки, сочетается в них с глубокой одухотворенностью. Перед нами простейшие мотивы - «Дворик зимой», «Дерево у забора» и т.д. Но каким большим внутренним смыслом проникнуты они. Простые задворки превращаются в некий значительный и столь поэтический вид, что перед ним многие поэтические пейзажи современников вдруг начинают казаться совсем уж не такими значительными. Как чувствуется в «Дворике зимой» (Государственная Третьяковская галерея) мягкость и пушистость снега, особенно в снежных подушках на крыльце, как верно в акварели «Вид из окна. Сад. Зима» (собрание семьи Ф.А.Усольцева, Москва) передана тишина зимнего дня и как выразительны черные стволы деревьев, запорошенных снегом. Остра выразительность сучьев деревьев в рисунке «Дерево у забора» (Государственная Третьяковская галерея). Кажется, что в заостренности своего видения, силой воображения Врубель придает «предметам» природы способность мимики, присущую человеку. Об этом нам придется вспомнить позднее, когда мы увидим, какую большую роль в пейзажах сложных сюжетных композиций играют цветы и травы. Там скажется пристрастие Врубеля к изображению цветов как самостоятельной теме, а также и метод «писания по частям». Это раскрывало путь некоей «орнаментальности» в трактовке цветов и предметов. Заметная уже в рисунках киевского периода, она особенно чувствуется в поздних рисунках, в том числе и в пейзажных. Характерен в этом отношении рисунок «Дерево у забора». Эта некая «орнаментальность» связана с повышенной выразительностью изображения и с тем, что реальное кажется одновременно чем-то большим, чем простая натура. Мы поймем это как следует позднее, когда увидим декоративность в более ясной форме в таких картинах, как «Богатырь», в которых этой декоративностью достигается неразрывная связь человека с природой.
Итак, в заключение рассмотрения пейзажных этюдов мы можем сказать, что, не связанные прямо с картинами, они обнаруживают те же черты, которые свойственны пейзажным частям сюжетных композиций. Уже на этих этюдах можно было проследить то, что полностью раскроется как образ природы в картинах. Это прежде всего то, что тесное переплетение фантастического и реального в творчестве Врубеля является выражением в реальных формах воображаемой одухотворенно воспринятой натуры. Но и обратно, совершенно реально воспринятое и изображенное проникнуто внутренним горением неистощимой фантазии. Это, далее, то, что в творчестве Врубеля декоративность не только не снижает глубины содержательности, но служит способом ее выражения. Если это в условиях эпохи открывало двери воздействию на Врубеля символизма и модерна, то вместе с тем делало само проявление их в его творчестве гораздо более глубоким, реалистичным и прогрессивным, чем у кого-либо из художников-символистов во всем современном Врубелю мировом искусстве.
Врубель по природе своего творчества был монументалистом и декоратором. Подобно современникам Серову и К.Коровину, он стремился к прекрасному и поэтическому искусству. У него эта тяга была не только более сильной и яркой, но и проникнутой мечтой о величавости будущего здания искусства». Эта мечта, высказанная им еще на заре творчества по поводу юбилея Рафаэля, определяла в дальнейшем всю его деятельность. Стремление к искусству, пронизанному ренессансной органической красотой и облагораживающему людей этой красотой, было у Врубеля, в отличие от Серова, а тем более К.Коровина, также искавших «отрадного», проникнуто глубоким драматизмом мироощущения. Для него искусство было тем, что должно «иллюзионировать душу, будить ее от мелочей будничного величавыми образами». В поисках этих величавых образов, которых ему не могла представить современная действительность, вернее, то, что он мог видеть и знать в ней, Врубель и обращался к мировым образам от Христа и Демона до Фауста, от образов античной мифологии до ренессансных или образов сказок и легенд. Опосредованность сюжетов Врубеля, то, что он исходил всегда из уже получивших когда-то художественное воплощение образов, характерна для его творчества. Но ведь и сами эти исторические, величавые и прекрасные образы, волновавшие душу художника, давно уже в буржуазном обществе утратили свое былое значение. Это зачастую накладывало отпечаток стилизации на могучую фантазию Врубеля, которая так же мало имела возможности опираться на явления жизни, как малоблагоприятной для его искусства, искавшего красоты, была антихудожественность буржуазного общества. В известной мере можно сказать, что трагедия и противоречия врубелевского творчества были борьбой поэтического восприятия им мира со стилизацией. Это проявлялось и в трактовке сюжетики, и в самой монументальной декоративности.