» Первая » Вторая » Третья » Четвертая » Пятая » Шестая » Седьмая » Восьмая » Девятая » Десятая » Одиннадцатая » Двенадцатая » Тринадцатая » Четырнадцатая » Пятнадцатая » Шестнадцатая

Сирень. 1900

Его парадоксальность можно почувствовать, сопоставляя, например, его высказывания об искусстве. Он высоко оценивал свой портрет Саввы Мамонтова и, увидев его через несколько лет после написания в мамонтовской коллекции, писал жене, сопоставляя его с висевшими рядом портретами Серова, что Серов 'берет верный тон, верный рисунок; но ни в том, ни в другом нет натиска (Aufschwung), восторга'. Отсюда вроде бы следует заключить, что, по мнению Врубеля, произведение искусства творится по вдохновению, в каком-то восторженном, эйфорическом подъеме духа. Но вот что писал Врубель еще во времена пребывания в Академии: 'Вдохновение – порыв страстный неопределенных желаний - есть душевное состояние, доступное всем, особенно в молодые годы; у артиста оно, правда, специализируется, направляясь на желание что-нибудь воссоздать, но все-таки остается только формой, выполнять которую приходится не дрожащими руками истерика, а спокойными ремесленника. (Пар двигает локомотив, но не будь строго рассчитанного сложного механизма, не доставай даже в нем какого-нибудь дрянного винтика, и пар разлетелся бы, растаял в воздухе, и нет огромной силы, как не бывало.)'
Итак, искусство творится 'не дрожащими руками истерика, а холодными ремесленника'. То есть еще в те самые 'молодые годы', когда начинающие артисты особенно склонны доверяться 'порывам вдохновенья', Врубель отчетливо разделял одержимость, восторг и холод мастерства. Эти дефиниции находятся как будто бы в разительном противоречии.

Вообще замечания Врубеля об искусстве, рассыпанные в его письмах и оставленные мемуаристами, складываются в интереснейший и стройный комплекс суждений в чрезвычайно емких, глубоких, отточенных формулировках, что делает его эпистолярное наследие одним из самых замечательных памятников в литературе подобного рода. Например, Врубель дал интереснейший поворот давнему тезису о подражании природе. Он говорил, что в основе всякой красоты - 'форма, которая создана природой вовек. Она - носительница души, которая тебе одному откроется и расскажет тебе твою'. Это значит, что не я толкую природу, а природа растолковывает, объясняет мне - меня. Тем самым природа персонализируется, превращается в одушевленного собеседника. Врубель, в сущности, возвратился к романтическому пониманию мимезиса (то есть подражательной способности в искусстве). В романтизме преимущество отдавалось не природе произведенной, мыслимой как вещь или сумма вещей, а природе производящей, мыслимой как деятельность. Если то, что люди называют искусством, есть подражание природе, то это подражание искусности природы - не произведенным вещам, а дару, мастерству производительности и изобретательности. Иначе говоря, природа - учитель и наставник в деле мастерства, а искусство - сотворчество наравне с природой. Это очень давнее представление, свойственное романтикам, воскрешавшим, в свою очередь, средневековые представления о творящей природе, которая есть не только сумма вещей, предметов и событий, но и постоянно действующий субъект. И художник подражает не срисовыванием отдельных предметов, вещей или событий, происходящих перед ним, а самому продуцированию, образу действий творящей природы. Проще сказать, художник относится к природе как к умудренному возрастом и опытом коллеге и партнеру, у которого учится творить.

'Декоративно все и только декоративно'. Таков, по Врубелю, принцип природного формотворчества в сцепленности всего со всем - принцип, одновременно выражающий его творческое кредо. Замечателен в этой связи эпизод, относящийся к 1904 году, к моменту нового (после киевских этюдов) 'возвращения к натуре', к прямым натурным штудиям, когда создавалась Жемчужина и поразительные этюды к ней. Идучи через Неву, Врубель, указав на сложенные квадраты добытых с Невы льдин, в которых преломлялось солнце, сказал своему спутнику, молодому художнику Василию Милиоти: 'Вот смотрите, Василий Дмитриевич, все здесь, человек ничего не придумает, чего бы не было в природе. Берите все оттуда'. Передававший этот эпизод Милиоти прибавлял, что в этих словах - символ веры Врубеля-художника. Имелось в виду, конечно, вовсе не то, что отсюда можно научиться, как нарисовать квадрат льда; говорилось об игре, сверкании преломленных лучей - не о предмете, а о колористической феерии, эффекте действия на глаз, то есть о мастерстве 'иллюзионировать душу', в котором художник, подражая, соревнуется с природой.
'Декоративно все и только декоративно'. В кружевной пене на поверхности волн, игре преломленных лучей в прозрачных льдинах, переплете ветвей, бесконечных конфигурациях в мире цветов и в узорах морозного стекла природа плетет, ткет, вяжет, кристаллизует орнаментальные фигуры, в одной из которых предзнаменуется облик человеческого существа, подобно тому, как в неорганических кристаллизациях инея на зимнем окне возникают образы органической природы, пышные леса и оранжереи растительного царства - такова философия врубелевской Жемчужины (1904) , но еще раньше - киевских цветочных этюдов (1886-1887), но также, например, и такой вещи, как панно Богатырь (1898) .