|
Гадалка, 1895
|
|
|
В то самое время, когда Врубель поступил в мастерскую Чистякова, начали издаваться альбомы Библейских эскизов - поздней работы Иванова, которая до тех пор была абсолютно неизвестна. И у Иванова, и у Врубеля - акварели, эскизы к росписям храма. Но Врубель буквально по всем статьям противоположен Иванову: вместо сюжетного и иконографического разнообразия - однообразные, находящиеся под диктатом иератической симметрии композиционные схемы в вариациях всего двух сюжетов -
Надгробного плача и Воскресения; вместо трепетных сияний, символизирующих благодатные озарения, внезапно посещающие людей, - ровное, абстрактное астральное свечение. Единственный, существующий вне определенной сюжетной программы персонаж в эскизах Врубеля - это ангел в большой акварели Ангел с кадилом и свечой.
У Иванова ангелы полностью соответствуют значению их греческого имени, они - вестники, их миссия, служба - осуществлять связь между небесным и земным мирами. Врубелевский ангел - если и вестник, то, как говорил Блок о самом художнике, 'весть его о том, что в сине-лиловую мировую ночь вкраплено золото древнего вечера'. Ангелы у Иванова, исполняя свою службу возвестителей Слова-Логоса, олицетворяют самый дух сообщительности.
Врубелевский герой - бездеятельный, пребывающий в самоуглубленном одиночестве ангел безмолвия - то ли из дословесного состояния космических сфер, то ли изгнанный из царства Слова-Логоса в 'ночь мира'. И, наконец, этот ангел оказывается близок его демонам, в частности Демону поверженному. Имея в виду метаморфозу, которая произошла с обликом Демона - от Демона сидящего, мощного атлета, к Демону поверженному, хрупкому, изломанному, бледному существу в закатных лучах, - мы вынуждены будем отметить его поразительное сходство с киевским Ангелом с кадилом и свечой.
Эскизы Врубеля не были исполнены на стенах собора. Сама трактовка Врубелем канонических сюжетов резко противоречила православному иконографическому канону. Так, событие Воскресения с изображением восстающей из саркофага фигурой Христа бытовало в католической традиции, но не было принято в православной, где существовала согласная с буквой четвероевангелия версия, изображающая не само таинство акта Воскресения, но лишь весть о нем в явлении ангела женам-мироносицам, и другая, апокрифическая, версия Воскресения как Сошествия во ад.
Некогда Александр Иванов изобразил 'Сошествие во ад' как изведение из гробов, воскрешение и ликование праведных. Воскресающий Христос у Врубеля - провозвестник Страшного суда, являющийся не миловать, а казнить, - Бог, воскресающий для того, чтобы возвестить, что воскресения не будет.
В бестрепетных окаменелых силуэтах и композиционной статике Владимирских эскизов события имеют вид кристаллообразного предсуществования в предвечности. Священная история предстает как отрасль минералогии. Это не события, какими они могли бы совершаться и быть наблюдаемы во времени, в текущей, движущейся истории, а их довременное предначертание. В незавершенных участках живописи Воскресения белизна листа производит впечатление ослепляющего, то есть ввергающего в темноту, сияния.
Как если бы то было предупреждение, что мы разглядываем нечто, вообще не предназначенное для смертного взора: перед нами как бы первосхемы событий, которые еще только подлежат воплощению.
Художник показывает, так сказать, сценарный план эпизодов всемирной драмы, будто в его руках оказались подлинники, негативы из довременных архивов предвечного престола, которые он лишь проявляет, зная, что свет и тьма здесь взаимообратимы. Воображение Врубеля совершенно определенно было занято поисками парадоксального эффекта 'темного сияния'. Так, в пору работы над эскизами он сделал такое замечание в письме к сестре: 'Надо тебе еще знать, что на фотографии яркое солнце удивительную дает иллюзию полночной луны'. 'На черной мгле я живопись творю', - как сказано у Бодлера.
В этом отношении незавершенность эскиза Воскресение воспринимается как недопроявленность - словно бы от ужаса перед тем, что уже показалось.
следующая страница »
|